Рузский Курьер / Слово

Щорс, Ленин и другие вредные привычки    

Академик однажды пригласил меня на заседание Топонимической комиссии Петербурга. Комиссия занималась тогда возвращением улицам исторических названий, а Александр Михайлович был ее председателем. Речь в тот день шла о переименовании улицы Щорса в Малый проспект Петроградской стороны. Некоторым исконное название казалось слишком длинным:

- Раньше, - говорили они, - можно было дать домой телеграмму: «Ленинград. Щорса» А сейчас, извольте: «Санкт-Петербург, Малый проспект Петроградской стороны» потому что есть и Малый проспект Васильевского острова.

- Так ведь не во всяком городе есть два Малых проспекта, - возражали им. - Тоже ведь понимать нужно.

Больше всех горячился пожилой представитель компартии. Расставаться со Щорсом ему не хотелось. Его уговаривали, напоминали, что еще пол-Питера носит коммунистические названия, что существует, к нашему общему стыду, даже улица Белы Куна, которого за зверства в Крыму любой трибунал признал бы военным преступником.

Так или иначе, все выступления были обращены к Панченко. Не как к председателю даже, а как к выдающемуся ученому. Но Панченко молчал. Кому-то вспомнились красивые слова из песни о Щорсе:

Голова обвязана,

Кровь на рукаве,

След кровавый стелется

По сырой траве.

Представитель компартии зачитал подробную справку о Щорсе с экскурсом в историю Гражданской войны. Вспомнился, конечно, и другой куплет:

В голоде и в холоде

Жизнь его прошла,

Но недаром пролита

Кровь его была.

Помолчали. Не видя реакции Александра Михайловича, выступавший кратко проинформировал присутствующих о перспективах мирового коммунистического движения. Панченко слушал, опустив голову. Академического спора не получалось.

- В конце концов, - крикнул поклонник комдива, - сотни тысяч людей называли эту улицу улицей Щорса! Почему вы топчете их привычки?

- Так ведь есть и привычка в носу ковырять, - тихо заметил Панченко.

Аргумент оказался исчерпывающим. Он подвел итог ожесточенному спору, и улицу переименовали.

Годы спустя, уже после смерти Панченко, мне пришлось еще раз присутствовать на заседании Топонимической комиссии. В тот раз безымянной набережной против Пушкинского Дома комиссия отказалась присвоить имя Дмитрия Сергеевича Лихачева. Ученикам Лихачева дали понять, что такое наименование вряд ли совпадет со вкусами тех, кто в эту набережную будет «владываться». Песен на этот раз уже никто не вспоминал: время стало прагматическим, да и лица присутствующих были совсем другими. Замена Александру Михайловичу была явно неравноценной.

С уходом Панченко процесс возвращения исторических названий сошел на нет. До сих пор в самом центре города преспокойно существуют улицы, носящие имена Ленина, Войкова, Блохина и многих совсем уж ныне забытых участников революционного террора, в боевой компании с улицами Красного Курсанта, Пионерской и т.п. Под этими именами и кличками ведут свое призрачное существование Широкая, Матвеевская, Большая Белозерская, Церковная, Большая Спасская, Большая Гребецкая и другие улицы, чьи старые и прекрасные имена никто не возвращает. Следует полагать, что те, от кого это зависит, и в самом деле привыкли к названиям советским. Не исключено также, что в отсутствие Александра Михайловича для возвращения исторических названий им просто не хватает аргументов.

Евгений Водолазкин, доктор филологических наук,

институт русской литературы (Пушкинский Дом) РАН